Глава 23


СНОВА В ТЕХНИКУМЕ


   После пуска первого тоннеля в Нуреке руководство "Госгортехнадзора" все чаще и чаще стало посылать меня на объекты, находящиеся в других городах и поселках подведомственной мне зоны. Когда я проводил проверки или принимал экзамены в Орджоникидзеабаде или на Нурекских предприятиях в Душанбе, то проживал дома в Якка-Чинаре, куда к этому времени вернулась из Нурека Тамара с детьми.

 

   Находясь в Душанбе, мое рабочее место было непосредственно в "Госгортехнадзоре" республики, который располагался на проспекте Ленина, в бывшем правительственном здании. Начальником комитета в то время был Косенко Василий Павлович, опытный инженер, хорошо знавший горное дело и специфику горнорудных предприятий республики. В мою бытность Василий Павлович был малоподвижен: за полгода до этого, спускаясь на своем "Газике" с Анзобского перевала, он попал в аварию и повредил позвоночник, из-за чего длительное время вынужден был ходить в корсете. Но это не мешало ему активно и требовательно исполнять свои обязанности. Со многими своими госгортехнадзоровскими коллегами я был знаком еще по работе в Такобе, а с заведующим отделом по контролю за безопасностью на предприятиях геологии - Ненаховым А. Ф. - еще с техникумовских лет, когда он учился на горно-геологическом отделении. Электромеханические дела возглавлял инженер Давыдовский Г. И., а котлонадзоровские - Капустин В. А. По многим вопросам, касающимся не очень знакомым мне котельным делам, приходилось обращаться к опытнейшему контролеру котлонадзора инженеру Кучуруку, ранее работавшему на Душанбинской ТЭЦ.

 

   Режим работы при оформлении различных деловых бумаг, в промежутках между проверками на предприятиях, был чисто конторский, чиновничий. Я долго не мог привыкнуть к корпению за столом в помещении; как-никак пятнадцать лет оперативной работы на производстве приучили меня к постоянному движению, повседневному "чувствованию" своего хозяйства, быстрой оценки ситуации и принятию верного решения, непрерывному общению с людьми. А здесь - рутинное составление предписаний, работа "от звонка до звонка" с перерывом на обед. Обедали мы в столовой Горисполкома или же ходили в парковую чайхану-столовую, где повар-таджик готовил прекрасный суп пити с золотистой корочкой на поверхности, мореный в духовом шкафу и подаваемый в мисочках из нержавейки. Частенько, после очередных совещаний или приемов экзаменов у руководителей соответствующих служб предприятий, мы коллективно отправлялись в ресторан, где обмывали их достижения и полученные ими свидетельства.

 

   У меня стало больше свободного времени после работы, стал чаще общаться с семьей и друзьями. Ходили купаться на городские озера, посещали театры и кино, выезжали за город.

 

   За время моей работы в "Гидроспецстрое" нам с Тамарой удалось скопить некоторую сумму денег, на которую мы предполагали приобрести какую-нибудь легковушку, хотя бы "Запорожец". Но цены возросли, и мы решили вместо машины обзавестись мебелью и купить телевизор. В магазине в Орджоникидзеабаде нашли классный по тем временам "Рубин" завода Козицкого, который без ремонтов проработал у нас свыше десяти лет.

 

   К этому времени в Душанбе началось массовое строительство жилья в правобережной части города. Там, где стоял наш дом в Якка-Чинаре, должен был пройти новый проспект "Правды", дом подлежал сносу. Рядом с заводом ЖБК-1, на бывшем хлопковом поле, началось строительство микрорайона из крупнопанельных четырех- и пятиэтажных домов. В первом из построенных домов (экспериментальном) на четвертом этаже нам выделили трехкомнатную квартиру со всеми удобствами. Маме со Славой дали однокомнатную в соседнем доме. Три рядом стоящие пятиэтажки отдали ташкентцам, пострадавшим от землетрясения. Прожили мы с Тамарой в своей квартире по ул. Ломоносова двадцать семь лет - до самого вынужденного отъезда из Душанбе.

 

   С учетом того, что я перешел в "Госгортехнадзор" по переводу, летом 1966 г. мне предоставили отпуск и выдали путевку в дом отдыха в Гудаутах на Черноморском побережье. Мы с Тамарой быстренько перевезли свои пожитки в новую квартиру, поручили детей маме и поехали отдыхать на море.

 

   Мне хотелось показать своей жене юг нашей страны, поэтому мы полетели не самолетом, а поехали поездом. Наш маршрут пролегал через Чарджоу, Мары, Ашхабад до Красноводска в Туркмении. Переправившись на морском пароме через Каспийское море, мы из Баку по железной дороге доехали до Тбилиси. Оттуда вдоль Куры, через Гори и Очамчири поездом попадали в конечный пункт нашей поездки - курортный городок Гудауты в Абхазии.

 

   Стоял конец июля, жара была несусветная, в вагоне было не продохнуть. Всю дорогу по Туркмении мы провели, заворачиваясь в дневное время в мокрые простыни, которые через пару часов высыхали, и их приходилось обливать водой снова. Где-то за Марами во время заката солнца на мое боковое место вдруг полез старый туркмен в халате и лохматой бараньей шапке-тельпеке. Вначале я ничего не понял, но, увидев, что он, стоя на коленях на моей постели, отвешивает поклоны, я сообразил, что бабай совершает намаз - мое место как раз было с юго-западной стороны. Я вспомнил, что еще недавно в соседнем Иране во время вечернего намаза останавливали поезда, и все мусульмане для совершения молитвы выходили из вагонов.

 

   Когда стемнело, наш поезд стал проходить рядом с государственной границей. Он шел весь облитый светом - мощные прожектора пограничников освещали состав со всех сторон. До самого Красноводска достопримечательностей никаких не было, куда ни глянешь - все пески и пески.

 

   В порту Красноводска нас ожидал огромный морской паром, в чрево которого закатывали железнодорожные составы с грузом и автомашины. Нам отвели каюту внизу. Там было душно, влажно, пахло ржавчиной и туалетом, из-за чего большую часть пути мы провели на воздухе на открытой верхней палубе. Мне хотелось проверить себя при качке на море, но погода стояла великолепная, корабль вел себя спокойно. В баре я встретил знакомых душанбинцев, которые на своем "Москвиче" совершали путешествие на Черноморское побережье. Утром нас окутал густой туман, паром шел, постоянно давая гудки. Вдруг мы почувствовали, что корабль делает резкий поворот - справа в тумане проплыла нефтяная вышка. Вскоре мы причалили в Бакинском порту.

 

   Не успели мы сойти с парома, как к нам подскочили частные таксисты с предложением своих услуг. Не зная города, мы наняли одного из них и попросили подвезти нас на железнодорожный вокзал. Таксист на своем открытом американском военном джипе "Додж - 3/4" поколесил по городу и только потом подвез нас к вокзалу. Впоследствии мы узнали, что порт и железнодорожный вокзал находятся недалеко друг от друга. Залы ожидания на вокзале были еще закрыты, люди сидели и лежали кто где: кто на вещах в небольшом привокзальном скверике, кто на недействующем фонтане или у стен здания. У меня вырвалось: "Это Бомбей какой-то!" Услышав мой возглас, один из местных патриотов своего города возмутился: "Какой тебе Бомбей? Это Баку!" Мне оставалось только поблагодарить гражданина за такое важное разъяснение.

 

   Дождавшись открытия касс, с трудом взяли билеты на поезд до Тбилиси. Он отправлялся вечером, день решили посвятить ознакомлению со столицей Азербайджана. Сдав вещи в камеру хранения, мы отправились на набережную и пообедали в небольшой национальной столовой, где ко всем блюдам подавали поднос с горкой различной зелени. В каком-то скверике присели на скамейку отдохнуть, но нас, почти не спавших ночью, начал одолевать сон. Увидев поблизости кинотеатр, купили билеты на последний ряд, надеясь покемарить во время сеанса. Но фильм оказался интересным, спать расхотелось. Кое-как дотянув до вечера, "без ног" сели в свой поезд и только он тронулся - крепко заснули.

 

   На другой день, добравшись до Тбилиси, достали билеты на Адлеровский поезд до Гудаут. До его отхода оставалось несколько часов. Мы проехали и прошлись по городу, побывали у новой гостиницы "Иверия", подошли к фуникулеру на гору Тацминда, полюбовались Курой и нависшими над ней домами старого Тифлиса. Пообедать зашли в полуподвальный "духанчик", в котором во время еды компания грузин с соседнего столика послала нам бутылку хорошего вина. В связи с чем это было сделано, мы так и не поняли. Купив в магазинчике памятный сувенир - небольшой кувшинчик традиционной грузинской формы, мы покинули своеобразный и уютный Тбилиси. У Мцхеты, в месте слияния Куры и Арагви, за рекой на скале виднелся старинный грузинский храм. Гори, где родился Сталин, проехали ночью. На следующий день на подъезде к Очамчири показалось Черное море. Проехав Сухуми, через некоторое время мы сошли в Гудаутах.

 

   Путевка у нас была на одного человека, на меня. Поэтому я быстренько оформился, а Тамаре пришлось снять койку за рубль в день у работницы нашего дома отдыха, проживавшей рядом с ним. Дом отдыха находился недалеко от моря. Устроившись, мы спустились к нему. На пляже было тихо, народу мало. Пройдя немного вдоль берега, мы наткнулись на хибарку, в которой рыбаки коптили мелкую рыбешку. Мы купили у них несколько штук, но когда пришли домой и попробовали, то все пришлось выбросить - рыба была непрокопченая, с запашком. С этого начался наш отдых.

 

   Мы купались и загорали, плавали на прогулочных катерах, ездили по всему побережью на экскурсии. Побывали на озере Рица, в Ново-Афонском монастыре, в Сухумском ботаническом саду и обезьяньем питомнике. Съездили в Гагры и Сочи.

 

   В нашем доме отдыха проводили свой отпуск представители многих национальных республик страны. Я в палате проживал с молодым инженером-грузином, по вечерам на танцах на баяне играл чернявый весельчак из Молдавии, у нас за столом в столовой вместе со мной сидели молодая женщина из Белоруссии и мужчина из Украины. Все относились друг к другу уважительно.

 

   В один из дней сын хозяйки дома, где остановилась Тамара, пригласил нас к своим родственникам, проживавшим за селом Лыхны. Мы поднимались туда по дороге среди чайных плантаций. Дом стоял на каменных сваях на полянке среди вековых деревьев, обвитых лианами. Внизу открывался чудесный вид: яркая зелень с разбросанными в ней разноцветными крышами домов, светлые полоски пляжей и до самого горизонта - голубое море. Хозяева встретили нас радушно, перед домом был накрыт стол. Начались тосты. Пили чачу, закусывали курицей, сыром и кукурузной кашей. Выйдя из-за стола, молодежь затеяла игры: прыгали через палку - кто выше. Не удержался и хозяин дома, которому было под семьдесят. Глядя на него, я понял причину абхазского долголетия: чистый воздух, здоровая крестьянская пища, постоянный труд, почитание и уважение старших младшими. Возвращались мы домой изрядно "нагрузившись" - тостов было много, отказываться не положено.

 

   Но порой наблюдались случаи и другого рода. Как-то вечером на подходе к дому отдыха мы с Тамарой встретили группу местных молодых ребят. Приняв их за грузинов, я поздоровался: "Гамарджоба". В ответ услышали недовольство: "Какая гамарджоба? Мы абхазцы, а не грузины!" Тогда я впервые узнал о том, что абхазцы с грузинами не очень-то ладят.

 

   Такие, вначале небольшие, раздоры между различными народами нашей разномастной страны, впоследствии умело разжигаемые, привели к тому, что все разошлись по своим национальным углам. Сейчас бы мы такое путешествие совершить не смогли: дорога пролегает по территории шести суверенных государств со своими границами и таможнями.

 

   Время отпуска быстро подошло к концу. Отдохнувшие, загоревшие морским загаром и полные впечатлений, мы из Адлера вылетели домой. После посадок в Тбилиси, Баку и Ашхабаде, на другое утро мы приземлились в Душанбе.

 

   За время моего отсутствия на работе накопился ряд проверок подведомственных объектов. Пришлось съездить в Нурек и Куляб. И везде окончание дел отмечалось в ресторане. Каждый ответственный с предприятий старался ублажить меня, чтобы в акте проверки было записано поменьше серьезных замечаний. Это начало мне надоедать, я стал задумываться о переходе на другую работу.

 

   Еще на производстве, в Такобе и Нуреке, я часто преподавал на различных курсах подготовки рабочих, это мне нравилось. Начальник таджикского "Гидроспецстроя" Минаков Н. В. даже рекомендовал мне перейти на преподавательскую работу. Летом 1966 года в Душанбинском индустриальном техникуме набрали русскую группу ребят для обучения по специальности "Горная электромеханика". Узнав об этом, я поговорил с директором техникума Бабаевым Б. Р. (он преподавал нам черчение, когда я сам еще учился в техникуме), который попросил "Госгортехнадзор" направить меня к ним на преподавательскую работу. Просьбу удовлетворили и с сентября месяца 1966 года я начал учить молодых людей техническим премудростям, которые я когда-то освоил сам.

 

   Горные электромеханики обучались на горно-геологическом отделении. Вначале, пока у них не было спецпредметов, я преподавал общетехнические дисциплины: детали машин, сопротивление материалов и черчение. Кроме них обучал и близких мне по профилю учащихся специальности "Электроснабжение промышленных предприятий" на электромеханическом отделении. В те времена в техникумах еще сохранялось преобладание преподавателей мужчин, особенно при обучении общеинженерным и специальным предметам. Многие пришли в техникум с производства. Это позже, сначала в школах, а потом и в техникумах началось женское "засилие", учителя стали приходить сразу после окончания институтов. Не имея производственного опыта, они не могли приводить на своих уроках примеров из практики, занятия стали книжными, у учащихся снизился интерес к получению технических знаний, инженерный дух в стенах техникумов стал пропадать.

 

   Как я уже говорил, директором нашего техникума был инженер-железнодорожник Бабаев Б. Р., имевший большой опыт преподавательской и административной работы в учебных заведениях. Меня он знал еще с послевоенных лет. Учебной частью заведовал бывший инженер-технолог с завода "Трактородеталь" Асдачков М. С., а вечерним отделением руководил пожилой интеллигентный педагог с очень сдержанными манерами Лолаев С. А.

 

   При моем поступлении техникум находился в бывшем здании сельхозинститута на ул. Орджоникидзе. Вскоре для нас построили четырехэтажное здание у винзавода и все, исключая геологическое отделение, перебрались туда. Потребовалось срочно оборудовать учебные лаборатории. Мы узнали, что в одном из Ленинградских техникумов изготовляются хорошие лабораторные столы и стенды. Меня послали туда в командировку. С собой я захватил свою шестилетнюю дочь Лену, с которой остановился в семье Тамариного брата Лёвы. Это было её первое посещение легендарного города на Неве. В промежутках между делами мы с Леной знакомились с достопримечательностями Ленинграда и его пригородов. Техникум находился за Лесотехнической академией, был солидный - готовил радиоспециалистов для работы за границей. Преподавали у них даже кандидаты наук. Шефом являлся завод электронного приборостроения "Светлана". Руководство техникума пошло нам навстречу и пообещало поставить нам шесть многофункциональных лабораторных стендов по электротехнике и электронике. После моего возвращения наш техникум перечислил деньги и вскоре эти стенды мы получили.

 

   В первый год своей работы в качестве преподавателя мне было не легко. Кроме проведения самих занятий, надо было готовиться к ним, составлять планы уроков, писать конспекты. Приходилось заниматься воспитательной работой, посещать общежития учащихся. Однообразная каждодневная преподавательская работа прерывалась экзаменационными сессиями и поездками в колхозы на сбор хлопка.

 

   О, этот хлопок!. Это одновременно и богатство республики и её беда. Эту культуру не сравнишь с пшеницей и рожью, которые посеял и собрал комбайнами. Чтобы получить урожай с хлопковых полей, их надо вручную протяпать, что в июне и июле на обжигающем солнцепеке производят исключительно местные женщины-колхозницы, провести борьбу с вредителями, каждый рядок полить, прочеканить и затем, в большинстве случаев вручную, из каждой коробочки выбрать хлопковое волокно. А если идет машинный сбор, то предварительно самолетами сельхозавиации проводят дефолиацию - поля обрызгивают химическими препаратами, чтобы с кустов хлопчатника опали листья. В это время над всеми долинами стоит специфический запах бутифоса, арыки и хаузы, из которых пьет большинство сельского населения, заражаются - люди начинают болеть. Сбор хлопка продолжается до середины октября, а иногда и дольше. Зимой колхозники-мужчины заняты очисткой ирригационных каналов на хлопковых полях. Небольшая передышка бывает только в ноябре месяце. Нам часто от колхозников приходилось слышать: "Неужели мы родились только для выращивания пахты (хлопка)?" Но, несмотря на сложности, они трудились не покладая рук - оплата была неплохая, колхозники хлопкосеющих колхозов по сравнению с работниками животноводческих совхозов (особенно горных) жили более зажиточно.

 

   Когда поспевало волокно, начиналась хлопковая страда. На сбор хлопка мобилизовывалось большинство населения республики. Прекращали занятия ПТУ, техникумы и институты, по выходным дням выезжали на сбор работники предприятий и служащие учреждений. В сельской местности закрывались школы.

 

   Несколько лет подряд мы собирали хлопок в колхозе "Победа" Кумсангирского района, граничащего с Афганистаном. Центром района был поселок Дусти (Дружба), названный так в связи с тем, что там, наряду с коренным населением, проживало много бывших спецпоселенцев: немцев, русских и татар. Раньше это был Молотовабад. Вода на поля района поступала из концевого участка знаменитого Вахшского канала, проложенного еще в начале тридцатых годов.

 

   Отправлялись мы на хлопок, обычно, в третьей декаде сентября. Вместе с учащимися выезжали почти все преподаватели. Доставляли нас в район, лежащий за двести километров от Душанбе, колонной автобусов, сопровождаемой машиной ГАИ. Жили мы в колхозе кто где: в клубе, в амбарах, в чайханах, в кое-как приспособленных для жилья мазанках. Преподаватели поселялись отдельно, но всегда недалеко от основной массы учащихся. Готовили пищу повара из местных ребят в больших казанах, врытых в землю. Продукты получали со склада колхоза. Питание было здоровое и калорийное. В первые недели, многие обеспокоенные родители, приехав проведать своих детей, привозили с собой много съестного. Но затем, видя, что их чада, находясь на свежем воздухе и нормально питаясь, становились бодрыми и розовощекими, везли только что-нибудь вкусненькое.

 

   Раис (председатель колхоза), Герой социалистического труда, был строг и требователен. Колхозники его побаивались. Однажды мы наблюдали такую сценку. Вечером председатель прохаживался около правления колхоза. Шагах в трех сзади его, шел колхозник, держа в руках легкий халат. Раис сел на скамейку - сопровождающий тут же накинул халат на него. Хозяин встал, развел плечи, халат был подхвачен стоящим сзади услужливым Санчо Пансой. Когда мы потом спросили у этого колхозника, почему у них до сих пор допускаются такие байские обычаи, то он нам ответил: "Э, муаллим (учитель). Сейчас еще ничего. Раньше раис хлестал нас камчой (плеткой)".

 

   С восточным чинопочитанием мы встречались постоянно. Когда сравнительно еще молодой главный бухгалтер колхоза в моменты передышки выходил на крыльцо правления, то заложив руки за спину и выставив огромный живот, он с важным и начальственным взором стоял и озирал все вокруг. Проходящие мимо дехкане (колхозники), склонившись и приложив руку к сердцу, подобострастно здоровались с ним. Он же, что-то буркнув в ответ, даже не глядел на них. Когда же этот главбух, в качестве уполномоченного от правления колхоза, приходил на хирман (место, куда свозят и где сушат собранный хлопок) своего участка, с целью проверки выполнения плана, то колхозники, завидев его, быстренько ловили закрытую в загородке курицу и, пока начальник пил чай, готовили жаркое. В одно из посещений кто-то из нас поинтересовался у главбуха почему он, каждый раз придя на участок, не узнав о том как идет сбор хлопка, в первую очередь обедает. Ответ был житейски прост: " Муаллим! Хлопок будет всегда, а курицы может не оказаться".

 

   Покушать наш финансист любил. Как-то он пригласил меня и еще двух преподавателей к себе домой в гости. Налив себе в большую пиалу почти пол-литра водки, он выпил её, закусив огромным куском жирной вареной баранины, которая горкой возвышалась на большом подносе на дастархане, растеленном на суфе под виноградником. Мы к таким дозам были не приучены.

 

   Работу по организации сбора хлопка председатель колхоза вел умело. Поздно вечером в правлении колхоза собирались планерки, на которых присутствовали полеводы, бригадиры и руководители различных служб. Приглашались и наши ответственные лица. Раис вел себя жестко, не допуская никаких возражений. Вначале рассматривалось выполнение плана уборки за прошедший день. Бригадиры, не выполнившие норму, получали от раиса нагоняй. Затем расписывалось, сколько наших учащихся и с каким преподавателем завтра поедут в такую-то бригаду. Утром после завтрака все выстраивались на линейке, где бригадиры ожидали нас уже с грузовыми машинами, оборудованными для перевозки людей. Транспортировать людей на тракторных тележках строго воспрещалось: в колхозах случалось, когда они переворачивались, унося жизни работников. После небольшого инструктажа, мы все рассаживались по машинам и разъезжались на свои участки.

 

   Каждый бригадир был заинтересован в том, чтобы наши учащиеся как можно дольше оставались у него в бригаде. Поэтому преподавателей бригадиры старались задобрить, приглашали к себе домой в гости, старались установить с ними дружеские отношения. Со своим бригадиром-туркменом мы на его мотоцикле ездили на рыбалку на озера рядом лежащей "Тигровой балки". После хлопковой страды он приезжал ко мне в Душанбе. Мы с Тамарой накрыли стол на открытом балконе. Взглянув вниз с четвертого этажа, он удивленно воскликнул: "Как на самолете!"...

 

   Обычно, за нашей группой учащихся закреплялся один из колхозников, который следил за качеством уборки: нет ли огрехов, не много ли остается ощипков. Часто к нам заглядывал бригадир или полевод участка. Им интересно было пообщаться с нами, узнать что-то новенькое. Однажды, под вечер, мы сидели со своим полеводом на краю поля и беседовали о всякой всячине. Вдруг он встал и извинился: "Муаллим, я пойду сделаю намаз". Отошел в сторонку, расстелил поясной платок и стал молиться, обращаясь на юго-запад. Когда он закончил и подошел ко мне, я его спросил, почему он молился именно в ту сторону. Подумав, он сказал: "Не знаю, все так делают". Я ему объяснил, что в той стороне находится Мекка, где захоронен пророк Мухаммед. Он помолчал над чем-то размышляя и, ничего не сказав, ушел. На другой день, встретив меня, он подошел ко мне и тихим доверительным голосом спросил: " Муаллим, ты тоже, наверное, верующий? Откуда ты знаешь, куда надо молиться?" Я ему посоветовал просто больше читать.

 

   При выполнении плана бригадой бригадиры резали барана или бычка, учащимся устраивали угощение - готовили плов. Когда же план выполнял колхоз, правление в торжественной обстановке вручало нашим преподавателям и отличившимся в сборе учащимся "мукофот" (премии). Вручали костюмы, приемники, фотоаппараты, а преподавательницам - только что появившиеся французские туфли. При нашем отъезде колхоз выплачивал нашим учащимся заработанные ими деньги. Хорошо работавшие ребята получали приличную оплату. За килограмм собранного длинноволокнистого хлопка колхоз платил по 10-15 копеек. Некоторые наши сборщики в день собирали по 80-100 килограмм. В конце они получали сумму, на которую они могли купить пальто и еще кое-что из одежды. Это было хорошим подспорьем к той стипендии, которую получали наши подопечные.

 

   Преподаватели от поездок на хлопок тоже получали некоторую материальную выгоду. За время нахождения на хлопке учителям выплачивали их средний заработок. Но в течение учебного года почти все успевали полностью вычитать свои запланированные на год часы. В результате, за счет последующей оплаты часов, которые снимались при поездке на сельхозработы, к отпуску набегала приличная дополнительная сумма.

 

   Однако и забот во время нахождения с учащимися на хлопке тоже было достаточно. Надо было на поле следить за тем, чтобы никто никуда не разбрелся, особого внимания требовали девчата, в одиночку мы их никуда не пускали. Преподаватели контролировали выполнение норм сбора каждым сборщиком, обеспечивали безопасность при поездках на работу и с нее, отвечали за своевременное питание и следили за порядком в местах проживания после отбоя. Раз в десять дней мы всем устраивали банный день, меняли постельное белье.

 

   Иногда нам, преподавателям, по очереди, раз-два за страду, удавалось на денек-другой съездить к семье домой. Помню как однажды я на маленьком краснокрылом самолетике - чешском четырехместном аэротакси - всего за пять рублей летал в Душанбе с аэродрома соседнего Колхозабада. В Дусти самолеты не летали, район находился в погранзоне.

 

   С нашими подопечными не всегда и не всё проходило гладко. Иногда попадались такие ученики, что всему преподавательскому составу от них становилось жарко. В памяти остался случай, происшедший в моей группе. Собирали мы хлопок на поле, где хлопчатник был высокий, стебли выше роста человека. Как группа вошла в него, так и исчезла. Пригорков и высоких деревьев поблизости не было, контроль за работой всей группы пришлось вести на слух. Через некоторое время я потерял из поля зрения и слуха одного из заводил группы Сашку Н. Встретив нескольких девчат, спросил их о нём. Девчонки подозрительно замялись и стали отводить глаза. И тут я почувствовал известный мне еще с детства запах индийской конопли. Я заглянул к девчонкам в фартуки, там, кроме собранного хлопка, ничего не было. Когда осмотрел ближайшие кусты хлопчатника, то среди них обнаружил свежеободранные конопляные ветки. Я послал девчонок найти мне Сашку. Когда он явился, я попросил его показать мне свои руки. Они были зелёные и отдавали специфическим запахом наркотического снадобья. Я тут же заставил его все остатки сорванной конопли уничтожить. Еле Сашка успел в арыке затопить улики своего преступного деяния, как прибежал хозяин дома, стоявшего недалеко от поля.

 

   - Муаллим! Твои ученики украли у меня на огороде..." - дальше он замялся.

   - Что же у тебя украли? - спросил я.

   - А вот, то... за что могут арестовать.

   - Если это запрещено, зачем же ты её выращиваешь? - перешел я в атаку.

 

   Поняв, что он проговорился, колхозник смутился, махнул рукой и ушел. Я подозвал Сашку, заставил его отмыть руки и предупредил, чтобы он возвращался в колхоз не на машине, а пешком. Тот поблагодарил меня и попросил не докладывать о происшедшем директору техникума.

 

   Но история с коноплей на этом не закончилась. Как-то перед отбоем мы, трое преподавателей, совершали вечерний обход. Заглянув в помещение, где проживало человек двадцать наших ребят и, убедившись, что все на месте и всё в порядке, мы отправились дальше. И тут, в рядом стоящей небольшой мазанке, услышали взрывы смеха. Заглянув через щели в двери во внутрь, увидели потрясшую нас картину. При свете фонаря "Летучая мышь" на раскладушках сидело человек пять наших ребят с папиросами-самокрутками в зубах. Все тот же Сашка, размахивая руками, что-то рассказывал. Все были возбуждены и излишне веселы. Понаблюдав за ними, мы поняли причину их радостного настроения. На верхней части фонаря сушились листья конопли. Завернув их в обрывки газеты, наши "анашисты", закатывая глаза к потолку, с удовольствием втягивали в себя дым этой отравы. Через некоторое время притонщики проголодались, Сашка послал одного из них за хлебом. Только он вышел за дверь мы зажали ему рот и отвели в сторону. Так одного за другим мы задержали троих. Двое оставшихся в доме забеспокоились. И тут мы вошли. Потрясение Сашки и его друга было неописуемым. Ему особенно было неудобно передо мной - ведь там, на поле, он мне сказал, что все уничтожил.

 

   За использование наркотиков троих участников этой вакханалии исключили из техникума, Сашку через год вновь восстановили - помогли влиятельные родственники.

 

   В один из приездов в тот же колхоз весь наш стан был ночью изрядно потревожен. Когда все уже уснули, раздался ужасный грохот, как будто рядом разорвался снаряд. Мы, преподаватели, не понимая в чем дело соскочили со своих кроватей. Директор Бабаев, бросился к двери и, вместо того, чтобы толкнуть, начал тянуть её на себя. Не сумев открыть дверь, он истошно завопил: "Нас завалило!" Когда кто-то из нас подошел и, толкнув, легко открыл её, директору стало не по себе. Мы все бросились к ребятам, ночевавшим в клубе. Они уже все были на улице, столпившись около фонтана. Спавшие в зале со смехом рассказывали, как те, кто располагался на сцене, с перепугу попрыгали в зал и, перескакивая через раскладушки своих товарищей, выскакивали наружу. Убедившись, что все в порядке, мы попросили ребят успокоиться и пойти спать - утром на работу. Проверили мы и другие места проживания наших ребят и девчат. Что явилось источником такого ночного громкого звука мы точно так и не узнали. Говорили, что за рекой на прокладке железной дороги Душанбе - Курган-Тюбе производили массовый взрыв, но была и другая версия: якобы ночью на малой высоте пролетел реактивный истребитель.

 

   Кстати, об упомянутом фонтане. Это было сооружение Хрущевской эпохи. Метра на четыре вверх возвышался бетонный початок кукурузы, поддерживаемый внизу тремя бараньими головами, из которых, иногда, по вечерам вытекали жиденькие струйки воды. И где-то внизу примостились несколько еле заметных коробочек хлопчатника. А колхоз был полностью хлопкосеющим, именно благодаря хлопку он стал колхозом-миллионером.

 

   Порой к нам на стан заглядывали офицеры погранзаставы, которые интересовались, не оказалось ли среди нашего контингента посторонних лиц. Нам это помогало в установлении дисциплины и порядка, особенно если мы замечали случаи приставания к нашим девчатам парней из местного населения. Пограничники знали практически всех, стоило назвать кого-нибудь, с ним тут же проводилась соответствующая работа.

 

   Возвращались мы в Душанбе обычно в начале ноября, когда республика выполняла план по сбору. В целом Таджикистан к концу шестидесятых годов собирал хлопка-сырца порядка 800 тысяч тонн в год.

 

   У одного из наших преподавателей на Вахшской зональной станции работали близкие родственники. Мы по пути домой заезжали туда и по низкой цене покупали гранаты, хурму, айву и миндаль. Как радовались мои дети, когда я вносил мешок с этими плодами в квартиру. От айвы в комнатах сразу распространялся особый аромат, она была золотистая, каждая по пол-кило. Гранаты - сладкие, рубиновые, хурма сочная и не вязкая, миндаль тонкошкурый.

 

   Отдохнув в октябрьские праздники, мы приступали к учебным занятиям.

 

   Но бывали годы, когда план по сбору хлопка не выполнялся даже к середине ноября. Тогда нас снова вывозили в колхозы. Собирали "кашк*" (ощипки и остатки волокна на кустах) и "курак" (нераскрывшиеся коробочки хлопчатника). Заставляли работать даже при выпадении снега.В этом случае перед сборщиками шло два человека, которые тянули веревку, сбивая снег с кустов. Ребята одевали на руки перчатки, отрезая у них кончики пальцев.

 

   Так, чередуя занятия с поездками на хлопок, проходили годы моей работы в техникуме. Я начал преподавать спецпредметы своим горным электромеханикам, поставил для них некоторые лабораторные работы. На старших курсах несколько раз выезжал с ребятами на производственную практику, которая проходила на горных предприятиях республики. Мы побывали на рудниках Ленинабадской зоны, съездили на Анзобский ГОК.

 

   Кроме меня, предметы, касающиеся горных дел, этой группе преподавал горный инженер Кацоев У. А., с которым мы ?работали еще в Такобе. Для ребят мы с Умаром Александровичем были ведущими преподавателями, относились они к нам с уважением. Я, вдобавок ко всему, был у них классным руководителем: занимался с ними воспитательной и внеклассной работой. Контакт у меня с группой установился тесный, но панибратства в наших отношениях я не допускал, за прогулы и "двойки" спрашивал строго. В минуты откровенности ребята делились со мной: " Вы как родной папа - когда поругаете, а когда и пожалеете".

 

   Как мы все переживали и скорбели, когда уже перед самым дипломным проектированием в группе погиб наш парень Лебковский. Я его помнил маленьким мальчиком по Такобу, его отец был у нас завклубом. Находясь на преддипломной практике, наш ученик каким-то образом раздобыл патрон взрывчатки вместе с детонатором и шнуром. Возвратившись домой, он на Новый год решил устроить феерверк. Пошел на берег канала, около которого они жили, поджег короткий шнур и не успел кинуть взрывчатку в воду - взрыв произошел в руках. Парня скинуло в канал. Хоронили мы его всей группой. Этот случай показал нам, что специфика горного предприятия не допускает расхлябанности ни при каких обстоятельствах и что учили мы своих ребят технике безопасности плохо.

 

   В 1969 году в добавок к учебным делам навалились дела общественные: меня избрали секретарем техникумовской парторганизации. Коммунистов было не много, но это были учителя, каждый со своим характером и образом мыслей. Чего стоил один из них - преподаватель по гражданской обороне, подполковник в отставке, который во время своей службы 1 мая 1960 года со своим расчетом засек пролет Пауэрса через нашу границу, о чем он часто любил вспоминать. Это был закоренелый догматик, читавший нравоучения всем, рьяно и бездумно защищавший любое решение вышестоящих партийных органов. Мы с ним вечно спорили. В это же время у нас появился, пришедший из школы, учитель математики некто С., имевший связи в райкоме партии. Вокруг него сколотились другие преподаватели общеобразовательных предметов, которые стали насаждать свои школьные обычаи и бороться за свое преобладающее влияние в техникуме. Возникли дрязги и интриги из-за распределениия нагрузки, пошли жалобы на директора о его неблаговидной роли при этом распределении (хотя все знали, что расписывал часы в основном завуч техникума). Начались разборки на различных собраниях, я принял сторону директора. У него была сильная поддержка в Министерстве образования республики, поэтому столкнуть Бабаева со своего места заговорщикам не удалось. Но на этом дело не закончилось. Когда в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина, лучших работников трудовых коллективов начали отмечать юбилейными медалями, в техникуме наградили несколько человек, в том числе, недавно поступившего математика С. и преподавателя гражданской обороны. Ни Бабаев, ни я медалей не получили. Как потом выяснилось, наши фамилии из представленного Министерством списка кто-то в райкоме партии вычеркнул.

 

   И еще к вопросу взаимоотношений между преподавателями. Частенько ребята и девчата из групп, в которых я преподавал, встретив меня в коридоре, плотно обступали и начинали задавать те или иные вопросы, касающиеся не только учебы, но и их личной жизни. Видя это, учительницы русского языка и литературы воспринимали такое общение с зубовным скрежетом: "Чем это Вы завоевали такую любовь у ребят?" Они считали, что только им, кующим нравственные устои учащихся, принадлежит прерогатива "инженеров человеческих душ". Я на такие выпады не обращал внимания.

 

   На электромеханическом отделении техникума по специальности "Сварочное производство" учился и наш сын Саша. Там он сдружился со своими однокурсниками Шамилем Кайбелевым и Александрой Денисовой. Друзья давно закончили техникум, обзавелись семьями, покинули Душанбе, но и сейчас, уже в Борисоглебске, они порой встречаются, вспоминая годы совместной учебы.

 

   Когда Саше исполнилось шестнадцать лет, мы всей семьей отправились в Ленинград навестить наших родственников. Поехали поездом. В Москве два дня погостили у Бланка, моего бывшего непосредственного начальника в Нуреке. Он со своей женой и дочерью жили в районе Филей. Мы сходили в Панораму "Бородинская битва", заглянули в домик, где происходил Кутузовский военный совет. До изнеможения бродили по Москве, в Александровском саду зря простояли в очереди в Мавзолей В. И. Ленина. Полюбовавшись Красной площадью, зашли в Кремль. Запечатлели детей на фото у "Царь-колокола" и "Царь-пушки", осмотрели соборы с царскими захоронениями.

 

   В Ленинграде, в Петропавловском соборе показали нашей девятилетней Лене надгробие Петра I и других царских особ. Когда же собрались в Александро-Невскую лавру, то она с чувством недовольства произнесла: "Опять гробы!". Мне же в некрополе лавры запомнились места вечного упокоения А. В. Суворова (под склоненными знаменами простая плита с надписью: "Здесь лежит Суворов") и жены Пушкина - Натальи Николаевны Ланской.

 

   Вспоминается и другая история, происшедшая с нашими детьми во время походов по городу. Мы решили показать им места, связанные с революцией 1917 года. Поехали на Финляндский вокзал, прошли к памятнику В. И. Ленину, стоящему на броневике, а затем остановились у мемориальной доски, напоминавшей события тех бурных лет. Прочли надпись и двинулись дальше взглянуть на паровоз, на котором Ленин в октябре семнадцатого года приехал из Финляндии. У вокзала сновало много людей, в толпе мы и не заметили, что с нами нет нашей дочери. Когда обнаружили, Саша бросился назад, мы за ним. Хорошо, что Лена не отошла от той мемориальной доски, у которой мы её оставили. Со слезами она высказала нам свою обиду: "Вы меня нарочно бросили!"

 

   После ознакомления с дворцами Петергофа, Пушкина и Павловска нас на недельку наши родственники повезли в деревню Цвелодубово на дачу. Деревня стояла на берегу Нахимовского озера, что на полдороге между Ленинградом и Выборгом. На другой стороне озера находилась летняя база курсантов Нахимовского училища, где ребята приобретали свои первоначальные морские навыки.

 

   В первую же ночь на даче со мной произошло забавное происшествие. Проснувшись, я удивился, почему все еще спят, когда уже так светло. Оделся и вышел наружу. На небе ярко светило солнце, но на улицах деревни не было видно ни одного человека. Немного посидев на скамейке, вернулся в комнату и посмотрел на часы - было три часа ночи. Тут только я вспомнил о поэтичных "белых ночах". После этого мы на время сна стали плотно занавешивать окна.

 

   У Алексея Васильевича, мужа двоюродной сестры моей Тамары, фронтовика-инвалида, была моторная лодка, с которой мы на "торпеды" ловили щук: на длинной леске забрасывали блесны с нулевой плавучестью и на малой скорости бороздили озеро. Мотор частенько подводил, и нам в этих случаях приходилось на веслах возвращаться домой и ремонтировать его. Подобным промыслом занимались почти все отдыхающие дачники. Однажды, уже пожилая жена профессора одного из Ленинградских ВУЗов, поймала щуку весом более восьми килограмм. Она с гордостью пронесла свою добычу по главной улице деревни. На ногах рыбачки были огромные, подвернутые сверху, болотные резиновые сапоги.

 

   Иногда мы предпринимали вылазки в окружающие леса, собирали чернику и землянику. В один из дней мы ушли далеко. Несмотря на значительное расстояние, с нами вместе, не отставая, шла Валентина Родионовна, Тамарина тетя, которой было уже за семьдесят. А ведь она перенесла весь период ленинградской блокады. По пути нам попадались каменные надолбы и выложенные внутри гранитом, но уже без перекрытий, землянки - бывшие огневые точки. Мы оказались на линии Маннергейма времен советско-финляндской войны 1939 года. На одной из полянок я увидел небольшой холмик овальной формы, покрытый одеялом из мха. Палкой приподнял моховое покрывало, под ним показалась аккуратно выложенная камнем поверхность. Дальше ковыряться я не рискнул - вспомнил случай, который нам рассказали: парень на Пулковских высотах нашел противотанковую мину, принес домой и ночью в своей комнате решил разобрать её, последовал взрыв - парня разнесло на части. Холмик, который я обнаружил, скорее всего, был безымянной могилкой советского или финского солдата.

 

   Ту поездку в Ленинград и короткий отдых на Нахимовском озере мы в семье вспоминаем до настоящего времени.

 

   Работая в техникуме, наряду с занятиями, я не забывал и техническое творчество. Там я близко сошелся с толковым инженером-электриком Фишеловичем И. И. Вместе с ним мы разработали и создали выпрямительную установку для возбуждения мощных синхронных двигателей, которую внедрили на Душанбинском цемзаводе. За эту разработку я на Всесозном конкурсе 1970 года по экономии электроэнергии получил Диплом и пооощрительную премию, а в 1971 году мы с Фишеловичем, представив свою установку, стали Участниками Выставки достижений народного хозяйства СССР. Но вот что странно. Через год, когда мы со своим напарником уже покинули техникум, я на одной из праздничных демонстраций встретился с бывшим коллегой С. Он к этому времени занял место скоропостижно скончавшего завуча техникума Асдачкова. При нашей встрече на груди С. я заметил знак Участника ВДНХ. Не за нашу ли установку он получил его?

 

   Наши с Фишеловичем изыски одной выпрямительной установкой не ограничились. На упаковочной фабрике возникла проблема с нанесением краски на полиэтиленовые пакеты - она не прилипала. Директор фабрики через своего сына, который учился в нашем техникуме, обратился к нам за помощью. Мы согласились помочь, с оплатой по хоздоговору. Но, как оказалось, такие договора заключаются только в высших учебных заведениях. Пришлось обращаться в Министерство образования, где нам, в порядке исключения, разрешили провести оплачиваемую опытно-конструкторскую работу для фабрики. Мы разработали и испытали установку, в которой при помощи высоковольтного электрического поля улучшалась адгезия полиетилена. Краска стала надежно прилипать. Были у нас и другие задумки, но, к сожалению, наши пути с Израилем Исааковичем вскоре навсегда разошлись. Он уехал в Израиль.

 

   В июне 1970 года я выпустил свою первую группу горных электромехаников. После защиты дипломов ребята устроили в ресторане "Душанбе" банкет, куда пригласили и меня с Тамарой. Вечер прошел весело. В мой адрес было высказано много благодарных и теплых слов. Контакты с этими выпускниками продолжались в течение многих лет. Ребята неоднократно приглашали меня на свои встречи, заходили к нам домой, некоторые из них, при возникновении неясных вопросов у себя на работе, обращались ко мне за консультацией. У меня сохранилась любительская фотография, где я снят со своей группой во время какой-то экскурсии на предприятие. Многих из изображенных на ней ребят я до настоящего времени помню по имени.

 

   Осенью того же года меня назначили заведующим отделения связи. На нем готовили специалистов среднего звена по телефонии и радио. Заказчиком выпускников было Министерство связи республики, оно обеспечивало нас необходимым лабораторным оборудованием, предоставляло базы практики, многие преподаватели-почасовики были с предприятий, подведомственных этому министерству. Заведование отделением потребовало от меня большого напряжения сил. Тут и организация новых лабораторий, и заботы о преподавательском составе, и проведение воспитательной работы. Сколько нервотрепки возникало при составлении расписания. Каждый преподаватель (особенно женщины) требовал, чтобы часы его занятий были удобны только для него: отсутствовали "окна" и первые пары в утреннюю смену, меньше было занятий по субботам.

 

   Постоянное участие в рационализаторской работе на производстве, наличие публикаций и результативная творческая работа в техникуме заставили меня задуматься о дальнейшем повышении своего научно-педагогического уровня. Я решил поступить в заочную аспирантуру. Когда мы были в Ленинграде, то сходил на разведку в горный институт, но ничего толкового мне там не предложили. Тогда мы вместе с бывшим преподавателем техникума Олег М., который к этому времени перешел на работу в Институт экономики Академии наук Таджикской ССР, чтобы не терять время, решили поступить на подготовительные курсы для сдачи кандидатских экзаменов по философии и иностранному языку при нашей Академии. Так как я не работал в системе АН, то пришлось дойти до самого президента Академии Асимова М. С., который разрешил зачислить меня на эти курсы. Асимов (Асими) до своего президентства был первым ректором Таджикского политехнического института. Он был высокообразованным и культурным человеком. Когда я зашел к нему в кабинет, президент вышел из-за своего стола мне навстречу, приветливо поздоровался за руку и предложил сесть. Выслушав меня о цели моего прихода, взял поданную мной бумагу, прочитал её и подписал. От него исходило добросердечие и расположение к собеседнику. Так он обращался со всеми.

 

   Перекусив где-нибудь после работы, мы бежали на занятия, которые проводились в актовом зале АН. Увлекательно читал лекции по истории философии пожилой профессор из мединститута. Зрение у него было плохое: когда он писал на доске, то пользовался одними очками, глядя на нас - другими, а если нужно было прочитать цитату из книги, доставал большую лупу. И все это делалось без промедления, подобно жонглеру в цирке. Слушателей на его лекциях всегда было много. Любили мы ходить и на семинары по историческому и диалектическому материализму, проводимые профессором Приписновым В. И., впоследствии ставшим проректором по научной работе нашего университета.

 

   Английскому языку нас учила вечно занятая заведующая кафедрой иностранного языка АН доцент Шахобова. Это была властная, всегда элегантно одетая, красивая таджичка, проходившая в свое время практику в Англии. Она чаще всего отсутствовала, и вместо неё занятия с нами проводил её ассистент. Шахобова вечно конкурировала со своей коллегой - заведующей кафедрой иняза мединститута Мамлакат Наханговой. Той самой Мамлакат, которая в тридцатых годах, будучи девочкой, за успехи в сборе хлопка была удостоена правительственной награды и сфотографирована вместе со Сталиным.

 

   Моему коллеге по курсам Олегу английский язык давался с трудом. Он часто приходил ко мне домой, приходилось ему помогать. Трудности заключались в том, что мне надо было переводить тексты технического характера, а ему - экономического. Олег отличался удивительной коммуникабельностью, пользуясь человеческими слабостями, своей цели он добивался "лисьими" приемами - лестью, преподношением сувенирчиков, устройством застолий. Когда мы сдавали экзамен по инязу, он подговорил лаборанток принести журналы с уже известным ему текстом, на стол Шахобовой поставил огромный букет цветов и в результате, без особого труда получил хорошую оценку. Мне же, для получения такого же балла, пришлось изрядно попотеть. Несколько позже, отдыхая в доме отдыха Академии наук, я встретил Олега, бегущего с набитой сумкой в руке и мангалом на плече. На мой вопрос далеко-ли он торопится, Олег заговорщицки подмигнул: "Надо угостить кое-кого шашлычком". Благодаря своей настырности и умению ладить с нужными для него лицами, он вскоре, защитив диссертацию у себя в институте, стал кандидатом экономических наук.

 

   Я продолжал заниматься английским языком и после сдачи экзамена. Со словарем пытался прочесть, купленные в магазине, "Фиесту" и "Прощай оружие" Хемингуэя, изданные на английском языке, брал в библиотеке АН журналы "National geographic". Переводя "Песнь о Гайавате" Лонгфелло, я впервые ощутил, что при чтении произведения в подлиннике оно воспринимается по-другому, даже если его перевел великий мастер. Как ни старался И. Бунин повторить оригинал, его "Гайавата" не смогла полностью донести той музыкальности, того обаяния и настроения, которые вложил в свою поэму автор. Сейчас, когда у меня возникает желание почувствовать природу, ощутить запах леса, шум реки и пенье птиц, я беру с полки "Гайавату" на английском языке и уже с трудом читая эти прекрасные стихи, нахожу в них успокоение.

 

   В техникуме меня все чаще стали приглашать на заседания государственной экзаменационной комиссии при защите дипломных проектов. Я выпустил еще одну группу горных электромехаников, принимал участие в слушании защит у ребят специальности "Электроснабжение промпредприятий". На одном из заседаний очутился рядом с председателем комиссии, заведующим кафедрой "Электрические станции, сети и системы" Таджикского политехнического института, кандидатом технических наук, доцентом Усмановым Х. М. К концу заседаний, когда у него обо мне сложилось некоторое представление, он предложил перейти мне к ним на должность преподавателя кафедры, пообещав мне устройство в заочную аспирантуру. Поразмыслив, я дал согласие и в августе 1971 года перешел в политехнический институт. Тогда я и предположить не мог, что Усманов на долгие годы станет моим "злым гением", из-за которого будет испорчено здоровье и потеряно много времени.

 

НАЗАД                        ОГЛАВЛЕНИЕ                   ДАЛЬШЕ